Введение к книге В.А. Чудинова Письмо "Икс" найдено
Научные детективы приходится читать не часто. Причиной этого является одно обстоятельство: как правило, литератор, который хорошо описывает расследование, вполне в состоянии разобраться в особенностях уголовного следствия. В то же время профессиональные следователи, которые имеют огромный опыт в расследовании, часто не имеют литературного таланта, а иногда – желания и досуга заниматься такого рода «пустяками».
Примерно так же рассуждают и учёные – им всегда не хватает суток и часов для собственных исследований, так что заниматься «беллетристикой», с их точки зрения, – это пустая трата времени.
В итоге получается, что для распутывания научных загадок нужен не просто писатель, но человек, который до тонкостей разбирается в описываемом материале, то есть, стоит в профессиональном отношении не ниже учёного; но в то же время обладает знаниями композиции детектива и умеет выстроить интересную завязку, дать занимательное развитие и предложить эффектную концовку.
Научные статьи пишутся по другим канонам: сначала приводится критический обзор литературы, затем из проведенной критики формируется собственная гипотеза, и далее она обосновывается (доказывается ее непротиворечивость), и, наконец, приводятся доказательства, которые ее подтверждают.
Учёные – народ недоверчивый, для их убеждения следует привести достаточно полный и скрупулёзный обзор литературы, чтобы автор в их глазах не выглядел новичком или дилетантом, гипотеза должна быть действительно новой в принципе, чтобы ослеплять своей яркостью, а доказательства должны опираться на большой арсенал средств данной науки. Учёные вовсе не требуют, чтобы всё сказанное было воплощено в одной статье или одной монографии, ибо доказательства могут растянуться на десятилетия.
Но читатель детектива – лицо нетерпеливое, желающее прочитать роман по возможности за один присесть или хотя бы в пределах недели. Ему бывает неприятно вникать в тонкости аргументации, ему важно показать интригу и дальше рисовать все тонкие изгибы сюжет по возможности контрастнее.
Поэтому совместить два столь противоположных жанра крайней сложно.
Учёные всегда будут упрекать автора в поверхностном изложении, тогда как читатель детектива останется недоволен перегруженностью изложения научными деталями, которые лично ему, читателю, могут остаться непонятными или скучными.
У меня обстоятельства сложились так, что я вначале был заинтересованным читателем новинок альтернативной эпиграфики, потом стал в ней не просто разбираться, а, можно сказать, дошёл до уровня эксперта, от этого уровня пошёл дальше и завершил расшифровку руницы, став лидером альтернативной эпиграфики.
Но и тут я не остановился, поскольку меня с одной стороны, живо интересовала история вопроса, так что я стал профессиональным историком альтернативной эпиграфики, а с другой стороны, привлечение всё нового материала для чтения сильно расширило не только хронологические рамки бытования исследуемого «письма ИКС», но и показало, что оно было мелким, малоконтрастным, и часто негативным (светлым на тёмном фоне).
Всё это заставило меня перейти от альтернативной эпиграфики (то есть, эпиграфики тех текстов, которые академической эпиграфикой оставались за рамками исследования) к новой эпиграфике крайне мелких, малоконтрастных, вписанных в узоры и рисунки и представленных негативно текстов, эту науку я назвал «микроэпиграфикой». С позиций новой науки стали прекрасно заметны слабые стороны академического подхода.
Словом, я стал не просто одним из эпиграфистов, хотя бы альтернативного направления, а разработчиком новых, современных средств эпиграфического анализа. Но привлечение этих средств, как я уже упомянул выше, необычайно расширило хронологические рамки письменности (от средневековья до нижнего палеолита), а тут мне уже пришлось вступить в противоречие не столько с моими предшественниками в области альтернативной эпиграфики, сколько с целой отраслью исторического знания – с археологией, которая всё сделала для того, чтобы подтвердить когда-то выдвинутую гипотезу о том, что письменность начинается с эпохи бронзы.
Это предположение было выдвинуто не так давно, всего в XIX веке, когда было предложено деление мировой истории на палеолит, неолит, эпоху бронзы и эпоху железа; в конце века был добавлен мезолит между палеолитом и неолитом. К этому времени учёные располагали образцами наиболее древнего письма, египетского и шумерского, и они оба были не только прочитаны, но и заняли в науке место наиболее древней письменности, в которой разбирались лишь востоковеды.
Таким образом, предположение о существовании письменности лишь начиная с эпохи бронзы, просто отражало уровень научных знаний XIX века. Но в то время это воспринималось иначе: как высочайший уровень научного познания вообще, поскольку так высоко наука еще не поднималась никогда.
К большому сожалению, две мировые войны ХХ века, обострённое противостояние Запада и Востока, особенно Европы (вместе с США) и России (до этого имевшей название СССР) привело к усилению наук фундаментальных наук естественнонаучного профиля (их приложения были весьма нужны для военных целей), но к ослаблению гуманитарных дисциплин (кроме идеологических).
Поэтому, спустя столетие, оказалось, что исследования XIX века проводились глубже и основательнее, чем аналогичные научные разыскания ХХ века, что привело к закреплению точки зрения XIX века не как определенной вехи в научном познании, а как вершины науки всех времен и народов. Кроме того, новые точки зрения, объявленные альтернативными, больно задевали этнические мифы ряда западных стран. Всё это привело к тому, что любые альтернативные точки зрения, особенно, исходящие из России, подверглись мощному прессингу именно по данному мотиву.
Тем не менее, научная истина не может быть скрыта длительное время, хотя примерно 3-5 десятилетий новое направление может замалчиваться или приравниваться к сумасшествию, как это было, например, в отношении исследований НЛО.
Рано или поздно количество твёрдо установленных фактов превысит некоторую критическую массу и тогда общественное мнение с изумлением начинает отмечать, что те положения, против которых высказывались маститые учёные, являются истинными, а то, что вначале казалось чем-то из ряда вон выходящим, и есть совершенно естественное и вполне достоверное положение вещей. Правда, обычно к этому времени маститые скептики и критики успевают уйти в мир иной, так что никакой ответственности за отстаивание своих ненаучных взглядов они уже понести не могут.
Именно такая ситуация сложилась в истории письменности. Россия, которая почти тысячу лет успешно сопротивляется вестернизации, до сих пор является костью в горле идеологии европоцентризма, и потому задачей Запада в последние 3-4 века являются идеологические диверсии по внедрению в Российскую культуру чуждой идеологии.
Наши западные друзья-враги постоянно внедряют в наше сознание, что ничего собственно русского нет, и не было, что государственность мы заимствовали у германцев, религию – у иудеев (Иисус Христос как иудейский мессия), а письменность – у Византии (кириллица как вариант греческого алфавита). Всякое иное положение с этих позиций является лжеучением и научным невежеством по определению.
Если объявляется некий автор, который пытается вести разработки в этой области, то этого автора надо обвинить в незнании прописных истин, даже учебников, как если бы авторы учебников разбирались в науке лучше исследователей.
А всё, что сделал данный автор, нужно с порога отметать без рассмотрения, и если удастся, следует попытаться доказать, что все регалии автора получены незаконно, сам автор является исчадием ада, а его результаты – бред сумасшедшего. Замечу, что в предшествующие века ни один дворянин не мог бы унизиться до личных оскорблений в адрес своего научного конкурента, однако в наши дни, когда с родителей и со школы общество сняло заботы о нравственном воспитании подрастающего поколения, а критик в интернете прячется под псевдонимом, регистрируя своя вебсайт в Уганде, хотя он проживает в Санкт-Петербурге, мнимая невидимость такого «разоблачителя» устраняет последние остатки нравственности в его статьях.
Единственным спасением от такого рода «разоблачителей» является сама же их разнузданность, ибо она очень быстро приедается и надоедает читателю, которого интересуют не нападки на автора альтернативной точки зрения, а научные аргументы, которые можно было бы реально противопоставить автору альтернативной версии. Но в пылу полемики у гонителей нового подхода до научных аргументов дело и не доходит.
Учитывая это, я решил перейти к несколько иной тактике изложения материала. Если мои оппоненты используют бранную лексику, то я по возможности должен этого избегать.
Вместо критики своих предшественников я должен по возможности показывать их позитивную роль в истории письменности, хотя и указывать на определенные недостатки полученных ими результатов – не потому, что эти люди страдали какой-то психической неполноценностью, а в силу увлечённости их некими второстепенными проблемами, возможно, и интересными сами по себе, но сбивающими их с магистрального пути. А главное – я должен быть не нудным или назидательным, а исследователем научной интриги.
В связи с необходимостью совместить в данной работе занимательность и научность, я решил в начале каждого раздела показать развитие научной интриги, затем продемонстрировать научные подробности (которые обычному читателю могут показаться довольно скучными, так их можно будет пропустить), а в конце показать, насколько тому или иному исследователю удалось поколебать научное мнение.
Канва данной занимательной монографии у меня сложилась еще при написании моей первой работы, и теперь осталось только расцветить ее изложением научных коллизий.
|
